Поршнев доказал, что главным событием предыстории человечества, приведшим в итоге к выделению из животного мира т.н. Homo Sapiens, явилось разделение, расщепление вида поздних палеоантропов (Troglodytes) — наших непосредственных предков.
Главной проблемой антропогенеза является не морфологическое отличие Homo sapiens от предковой формы Troglodytes, а его реальные отношения с ней. Человек не мог не находиться в тех или иных отношениях с видом, от которого он стал отличаться и отделяться. Подлинная наука об антропогенезе — это наука о конкретных биологических отношениях людей и той предшествовавшей формы, от которой они ответвились. Это были отношения и биогеографические, и экологические, отношения конкуренции, симбиоза или паразитизма, наконец. Главное внимание переносится на вопрос о реальных отношениях людей с его предковой формой. Как утверждает Поршнев, — «В науках о человеке должен произойти сдвиг, который можно сравнить лишь с коперникианской революцией в астрономии».
Можно лишь уточнить, что эту революцию, собственно, и начал сам Поршнев. Его по праву можно считать Коперником антропологии. Именно он отбросил все те несуразицы, которыми замусорена проблема становления Homo sapiens.
«Научной несообразностью является взгляд, будто все особи предкового вида превратились в людей. Ещё бессмысленнее думать, что они перестали рождаться на свет с тех пор, как некоторые путём мутации стали людьми. Не лучше и идея, что немногие, ставшие людьми, в короткий срок лишили кормовой базы всех отставших, и те быстро перемёрли: на Земле до сих пор хватает пищевых ресурсов для множества видов животных.
Упорно избегается тема о реальных взаимоотношениях двух разновидностей вида Troglodytes, в ходе этих взаимоотношений ставших подвидами, а затем и разными видами, но продолжая и на этом таксономическом уровне находиться в биологических отношениях друг с другом (таких, как промискуитет и каннибализм).
И что касается человека (Homo sapiens), то он появляется всего лишь где-то около 40 тысяч лет тому назад. Его исторический марш, обгоняющий темпы изменения окружающей природы, т.е. обретающий относительное самодвижение и ускорение (при неизменности телесной организации), начинается и того много позже.
Начало такого самодвижения следует отсчитывать лишь с неолита, эти недолгие восемь тысяч лет человеческой истории по сравнению с масштабами биологической эволюции можно приравнять к цепной реакции взрыва. История людей — взрыв! В ходе её сменилось всего несколько сот поколений».
Обретение людьми рассудка действительно по своей сути буквально совпадает с цепной реакцией атомного взрыва. Впервые можно здесь увидеть воочию, как происходит переход количества в качество, или — выход некоего явления на новую качественную ступень сложности. И при этом — никаких структурных и управляющих добавок извне.
Два «безобидных» куска обогащённого урана-U235 плотно соединятся и обретают совместно критическую массу. Два индивида-палеоантропа начинают более «интенсивно» (обогатясь практикой адельфофагии) общаться и образуют совместно диалоговую систему. Дальнейшие процессы (у людей и U235-камней) — лавинообразны!
Толчком к взрыву послужила бурная дивергенция двух видов Troglodytes — хищных палеоантропов убийц (адельфофагов) и нехищных Homo pre-sapiens, стремительно отодвигавшихся друг от друга на таксономическую дистанцию подвидов, видов, родов, семейств и, наконец, на дистанцию двух различных уровней самоорганизации материи — биологической и социальной. Только существование крайне напряжённых экологических отношений между обоими дивергирующими видами может объяснить столь необычайную быстроту данного ароморфоза: отпочковывания нового, прогрессивного вида.
Итак, всё дело — во взаимодействии! Даже здесь, в этой жути происходивших некогда процессов антропогенеза, можно усмотреть преимущество социального способа развития над индивидуальным. Действительно, «коллективная адаптация более адекватна». Даже из общения с мерзавцами можно и нужно выискивать пользу для людей. «На ошибках учатся», «за битого двух небитых дают».
«К тому же, с самого начала дивергенция не сопровождалась размежеванием ареалов. Наоборот, в пределах одного ареала происходило крутое размежевание экологических ниш и форм поведения. Следовательно, перед нами продукт действия некоего особого механизма отбора, противоположного дарвиновскому, «естественному». Уж очень специфично то, что возникло: вид, отличающийся инверсией процессов высшей нервной деятельности: «животное наоборот».
И проблема антропогенеза в точном и узком смысле сфокусирована на сравнительно недолгом интервале времени, но крайне насыщенном. «Загадка человека» полностью включена в неисчерпаемо сложную тему дивергенции палеоантропов и Homo pre-sapiens. В переводе на хронологию длина этого интервала всего лишь 15-25 тысяч лет, на нём-то и укладывается всё таинство дивергенции, породившей людей».
Однако нельзя говорить о непомерно быстром образовании вида Homo sapiens из родительской формы Troglodytes, ибо никаких «обычных» темпов образования видов не существует. К тому же в данном случае дело идёт не о далёких биологических видах, а раздвоении единого вида. Вот как раз вполне «бессознательным» и стихийным интенсивным отбором палеоантропы и выделили из своих рядов особые популяции, ставшие затем особым видом. Это и был неосознанныйсегрегационный отбор.
Обособляемая от скрещивания форма отвечала прежде всего требованию податливости на интердикцию, требовавшую полного повиновения. Это были «большелобые». В них вполне удалось подавить импульсы какого бы то ни было сопротивления палеоантропам-адельфофагам, «воспитать», взрастить страх перед этими чудовищными «собратьями». И последние могли поедать часть их приплода. «Большелобых» даже удалось побудить пересилить инстинкт «не убивать», т.е. заставить их убивать для палеоантропов-каннибалов, как «выкуп», разных животных, хотя бы больных и ослабевших, вдобавок к прежним источникам мясной пищи.
Вспомним обряды инициации. Суть их состоит в том, что подростков, достигших половой зрелости (преимущественно мальчиков), выращенных в значительной изоляции от взрослого состава племени (в особых домах), подвергают мучительным процедурам и даже частичному калечению, символизирующим умерщвление. Этот обряд совершается где-нибудь в лесу и выражает как бы принесение этих подростков в жертву — на съедение лесным чудовищам. Последние являются фантастическими замещениями некогда совсем не фантастических, а реальных пожирателей — палеоантропов; как и само это действо являлось не спектаклем, а подлинным умерщвлением.
Надо думать, что этот молодняк, вскормленный, или вернее, кормившийся близ стойбищ (в загонах?) на подножном растительном корму до порога возраста размножения, умерщвлялся и служил пищей для палеоантропов. Лишь очень немногие (отбираемые палеоантропами по «большелобости») могли уцелеть и попасть в число тех взрослых, потомки которых затем отпочковались от палеоантропов, образовав мало-помалу изолированные популяции кормильцев (данников) этих палеоантропов, — в итоге всё же уничтоженных: это сделал уже Homo sapiens.
Этот ароморфоз был достаточно локальным феноменом: всё человечество является потомками очень немногочисленных предковых особей.
Есть и ещё один совершенно специфический факт, который тоже локализован в том же хронологическом интервале. Это расселение ранних Hоmo sapiens по обширной ойкумене, чуть ли не по всей пригодной к обитанию территории нашей планеты, включая Америку, Австралию, Океанию. Эта дисперсия (рассеяние) человечества по материкам и архипелагам Земного шара по своей стремительности тоже может быть уподоблена взрыву. За эти полтора-два десятка тысячелетий кроманьонцы преодолели такие экологические перепады, такие водные и прочие препятствия, каких ни один вид животных вообще никогда не мог бы преодолеть.
Этот факт рассеяния людейпо планете объясняет только единственно поршневская концепция антропогенеза. Одновременно он же является и дополнительным доказательством её правоты. Ибо ничем иным объяснить это невозможно.
Нельзя свести это рассеяние людей почти по всему Земному шару ни к тому, что им не хватало кормовой базы на прежних местах, ни к тому, что люди в верхнем плейстоцене расселялись из худших географических условий в лучшие, — имело место и противоположное. Им не стало «тесно» в хозяйственном смысле, им, несомненно, стало тесно в смысле трудности сосуществования с себе подобными.
Они старались отселиться, убежать от других групп переселенцев, которые биологически утилизировали (убивали и поедали) «чужаков». Собственно, все они не чурались подобного занятия, он казался им естественным, ибо перенят этот жуткий способ добывания пищи был ещё у биологических палеоантропов («кормимых») на самом раннем этапе становления рассудка.
«Наконец Земной шар перестал быть открытым для свободных перемещений, и его поверхность покрылась антропосферой, или системой взаимообособленных ячеек, пользующихся своим собственным языком, как средством защиты — с помощью непонимания — от чужих повелений и агрессивных устремлений.
Важно также и то, что эти первобытные социальные образования, в общем, всегда эндогамны. Этнос или другой тип объединения людей всегда служит препятствием для брачно-половых отношений с чужими. Ведь несомненно, что к главнейшим механизмам дивергенции с палеоантропами принадлежало избегание скрещивания.
Так что эндогамия, разделившая человеческий мир на взаимно обособленные ячейки, сделавшая его причудливой сетью расово-национальных этносов, была прямым следствием дивергенции видов (биологических палеоантропов и неоантропов-кроманьонцев), как бы возведённым в степень, получившим совершенно иную функцию». ФОРМИРОВАНИЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ ВИДОВ
Самый первый вывод, напрямую следующий из поршневской концепции антропогенеза, — это заключение о видовой неоднородности современного человечества.
Дело в том, что дисперсия человечества, это взаимное избегание первобытных популяций было слишком запоздалым средством для того, чтобы таким образом защититься от скрещивания с палеоантропами-адельфофагами.
Ибо самоестрашное уже произошло: потомки этих первоубийц уже прочно вошли в состав рода людского в результате первобытного промискуитета на самой ранней стадии становления человечества — адельфофагической.
Хотя Поршнев и не даёт конкретного описания картины разделения раннего человечества на виды, она всё же невольно, как бы сама по себе проступает в его концепции в неком «междустрочном» виде.
«Слишком просто было бы считать, что ранние Homo pre-sapiens состояли из внушающих (суггесторов) и внушаемых (суггерендов), и эти вторые поддавались воздействующему влиянию (инфлюации) первых. Так же просто было бы и полагать, что каждая особь играла то одну роль, то обратную, нимало не срастаясь с ними. Но обе эти модели слишком просты, чтобы быть истинными.
Метаморфозы суггестии вполне согласуются с иной антропологической моделью. Существовало как минимум три соучаствующих стороны. Произошло расщепление популяции «кормильцев» на автоматически поддающихся интердиктивным и суггестивным командам и выработавших частичную блокировку. И воздействие суггестии направляется лишь на того, кто не владеет «кодом» самозащиты, либо происходит обращение, наоборот, к владеющему таким кодом (соучастнику).
Здесь слову «код» возвращается его истинное значение, утраченное кибернетикой: «код» может быть только укрытием чего-то от кого-то, и подразумевает трёх участников: кодирующего, декодирующего и акодирующего (не владеющего кодом).
Однако допустимо и представление, что все эти три функции (давать команду, исполнять команду, не воспринимать команду) могли сначала проявляться в каждом индивиде — попеременно или в зависимости от обстоятельств. И всё же в дальнейшем не могло не возникнуть постепенного расхождения по признаку преобладания в поведении особи одной из этих трёх функций. Отбор и появление контактных исполнителей, неконтактных и преимущественно дающих команду». Этакие своеобразные палеолитические «кастинги» и «собеседования».
Следует предположить несколько этапов. Сначала обособляется более податливая на команды часть палеоантропов, позже именно часть из них перенимают умение командовать. Затем у «податливых» вырабатываются простейшие механизмы не принимать команду. И только после всего этого часть из них снова формирует «командующих». Вот у них-то (у тех и других при одновременном взаимодействии и противодействии) и начинается вместе с морфологической также и нейрофункциональная сапиентация, т.е. собственно образование высших ступеней второй сигнальной системы.
При этом они с необходимостью остаются разделёнными по степени податливости на команды и способности командовать. Убийцы и убиваемые, — будущие авторитарные лидеры и стадо-электорат. Другими словами, хищные и нехищные индивиды. Но именно среди нехищных людей имеются и редкие «неконтактные», невнушаемые индивиды, осознающие зло человекоубийства. Это будущие истинно разумные люди, и там, где они появляются, там становится возможным и нравственный прогресс.
При этом, в отличие от убийц, у их жертв, т.е. у нехищных людей нет генетической и «генеалогической» связи с биологическими палеоантропами, инициаторами адельфофагии. Они как бы «не замаранные» убийством, но лишь — генетически; в плане же совершения ими актов агрессии и преступлений они тоже заслуживают если не единицы«по поведению», то уж двойки – точно!
Соответственно, существовало именно три градации в неустойчивом переходном мире становления раннего человечества, Homo pre-sapiens.
1. Ещё весьма близкий к биологическому палеоантропу, т.е. полунеандерталоидный тип, использующий примитивную, летальную для его «собеседников», роковую и неодолимую (до поры до времени) интердикцию.
2. Средний, промежуточный тип, который способен имитировать действия первого типа, но в итоге неспособный ему противостоять, суггестор-имитатор: первобытный манипулятор.
3. Самая многочисленная группа — индивиды, наиболее продвинутые в сторону сапиентации, оразумления. Но практически все они, за редким исключением, предельно внушаемы (суггеренды) и неспособны противостоять психическому воздействию первых двух типов.
Все вместе они находились в биологическом противоречии, каковому противоречию и соответствует первоначальная «завязь» суггестии. Она достигает всё большей зрелости внутри этого мира ранних Homo pre-sapiens, причём наиболее элементарные формы суггестии действительны по отношению к более примитивному типу (так и оставшемуся животным), а более сапиентные варианты Homo pre-sapiens избегают воздействия суггестии благодаря вырабатывающимся предохранительным ограждениям (непонятность, кодирование).
Чем более усложнённый вариант суггестии устанавливается во взаимоотношениях уже между более сапиентными формами, тем более он становится «непонятным» для отставших, отбрасываемых назад, в мир животных.
Здесь в последний раз (?) по отношению к Homo sapiens sapiens (точнее, к Homo pre-sapiens) применяет своё энергичное (необычайно!) воздействие естественный отбор*, закрепляя формирование соответствующих нейродинамических устройств (эхолалических, парафизических и др.) в мозге становящегося человека. Средний суггесторный тип размывался, и всё дальше от этой уже человеческой эволюции суггестии оставался на биологическом уровне неандерталоидный тип.
*Примечание. Всё же естественный отбор, как таковой, в человечестве не прекратился. Он принял иные, уже социально опосредованные формы, во многом пока неясные и непонятные. Однако советскому генетику Владимиру Павловичу Эфроимсону удалось-таки выделить две чёткие и очень важные линии существующего отбора — понасилию (злобности, хищности) и по доброте (альтруизму). Они диаметрально противоположны друг другу и потому никак не совместимы, антагонистичны. ▬
Именно язык (речь) выделил человека из всего животного мира, это бесспорно. Действительно, «в начале было слово». Но какое? Слово как акустический знак — это лишь частный случай, хотя и основной, таких смысловых обозначений; глухонемые и глухослепые люди, например, используют язык жестов, могут существовать и иные «языки». А все разговоры об аналогии человеческой речи с коммуникативными сигналами животных беспочвенны, это прямо противоположные по своей сути явления.
«Слово есть единственный знак и единственное верное свидетельство мысли, скрытой и заключённой в теле. И в этом главное физиологическое отличие человека от животного. И таким образом, не слово — продукт мысли, а наоборот: мышление — плод речи*. В мозге человека нет центра или зоны мысли, а вот центры или зоны речи действительно есть — в левом полушарии (у правшей), в верхней и нижней лобной доле, в височной, на стыках последней с теменной и затылочной. Они являются крошечными, с орешек (зоны Брокá и Вернике)».
*Примечание. Доказательством первичности речи является следующий бесспорный факт. Человек, хорошо владеющий двумя или несколькими языками, и находясь некоторое непродолжительное время (день-два) в чужой языковой среде, автоматически начинает и думать на этом неродном, но известном ему языке. ▬
«Таким образом, отличительная черта человека — речь. И свойства человеческой речи не только чужды общению и реакциям животных, но противоположны им. Речь и язык (в широком понимании) определяют в конечном счёте все свойства и процессы человеческой психики, сама она осуществляется только при наличии тех областей и зон коры головного мозга, в том числе и лобных долей, которые имеются исключительно у Homo sapiens, в отличие даже от его ближайших ископаемых предков.
Речь — это ядро человеческой психики, и внушающая, суггестивная работа слов (прескрипция) — ядро этого ядра. Но суггестия не может быть побуждением к чему-либо, чего прямо или косвенно требует от организма первая сигнальная система. Суггестия должна отменить стимулы, исходящие от них всех, чтобы расчистить себе дорогу. Следовательно, суггестия есть побуждение к реакции, противоречащей, противоположной рефлекторному поведению отдельного организма. Ведь нелепо «внушать» что-либо, что организм и без того стремится выполнить по велению внешних и внутренних раздражителей. Незачем внушать то, что всё равно и без того произойдёт!
Но возможность мыслить восходит в сферу отношений индивида не только с объектами, но с другими индивидами, именно с этого она и ведёт своё начало. Акт мысли есть акт или возражения или согласия, как и речь есть акт побуждения или возражения. Повелительный характер человеческой речи прослеживается во всём. Словесное обращение — это приказ принять к сведению информацию. Вопрос — это повеление ответить».
Революционный переворот, совершённый Поршневым, состоит именно в том, что он доказал, что вторая сигнальная система — это не добавка к первой сигнальной системе, не средство обмена информацией (это уже вторичный продукт развития второй сигнальной системы), а способ влияния одного индивида на действия другого, точнее подавление действий, а в самом начале человеческой истории — это страшный, летальный приказ.
Первым таким словом был императив, требование повиноваться, выкрик или жест — нельзя! («стой!», «не двигайся!»). Подтверждением этому является тот факт, что в большинстве современных языков слово «слушать» имеет и смежное значение «слушаться», повиноваться.
В начале человеческой истории если такое требование «послушать» выполнялось, а именно так оно и было, то кончалось это для «слушателя» довольно-таки печально. Вернее, заканчивалось всё это предельно трагически, если вдруг «слушателю» не удавалось увернуться и убежать. Иногда всё же не мог не срабатывать инстинкт самосохранения, именно благодаря ему и начал зарождаться нейропсихологический механизм отпора интердикции, сопровождавшей жуткие эксцессы практики адельфофагии.
Многие, наверное, могут вспомнить магнетическое воздействие «обездвиживающих» команд в давних детских играх: «замри!», «штандер!» Видимо, все эти игры в «салочки», «колдунчики» ведут свою родословную из очень далёкого нашего прошлого. Скорее всего, именно дети «кормильцев» подняли уровень социального взаимодействия в популяции до необходимого - речевого - уровня.
Имитируя в своих играх* жуткие интердиктивные приказы взрослых, они смогли им противостоять (всё-таки игра!) и успешно оказывать противодействие. На нельзя! (интердикция I) они ответили можно! (интердикция II: запрет интердикции I), и в развитии этого взаимообщения выработалось дополнительное и окончательное ДÓЛЖНО! (интердикция III: запрет интердикции II). Это уже был высший уровень интердикции, совпадающий с началом суггестии, которая затем развилась в контрсуггестию. Это и стало началом речи, мышления.
*Примечание. Именно так, «по-детски» - быстро и непринуждённо - возник креольский язык. Взрослые, представители разных рас и наций, не понимали друг друга. А вот их дети за одно поколение, «играючи» выработали общий язык, ставший вскоре официальным, государственным. ▬
Какое-то очередное поколение подросших, и вот так своеобразно самообучившихся детишек «кормильцев» смогло противостоять уже взрослым адельфофагам, «сыграть» и с ними: взять да и не выполнить интердиктивный летальный приказ. И не только тем самым ошеломить неожиданным неповиновением хищного палеоантропа, но и его самого разделать на неаккуратные, но, видимо, аппетитные порции. Прибавление. Очень важно отметить, что необходимые для овладения речью нейрофизиологические механизмы в первую очередь возникали у мальчиков и лишь затем они медленно закреплялись у девочек, если это новообразования имели для вида пользу. Эту очень убедительную теорию выдвинул в своей «Эволюционной теории пола» биолог В.А.Геадокян ещё в 1960-х годах.
Мужчины, как выяснилось, являются оперативной памятью (ОЗУ) человечества, и воспринимают на себя все вызовы среды, при этом они гибнут чаще, но и рождается их несколько больше. В то время как консервативная часть человечества, женщины являются постоянной запоминающей памятью (ПЗУ), и сохраняют после некоторой, причём достаточно продолжительной «проверочной» паузы нужные новообразования.
В данном случае можно определённо говорить о том, что при лавинообразном становлении рассудка у пра-людей женщины обрели речь (мышление) на несколько поколений позже, как минимум на 2-4. Подробнее «женский вопрос» рассмотрен в других частях книги.
*Примечание. Любители и знатоки всевозможных толкований т.н. «шифров библии» могут здесь заметить, что женщина был создана одним новатором-самородком из райской организованной группировки Элохим действительно несколько позже, — из ребра Адама, который к тому времени уже довольно бойко, хотя наверное и картаво, разговаривал, во всяком случае, он давал имена животным. Но, видимо, характер у него был неуживчивый, и он часто цапался по любым пустякам с Элохами, за что и был нелюбим ими, и поэтому ему не дали яблока с Древа Жизни.
Размовлял же Адам, скорее всего, на иврите. Евреи имеют нагл… смелость называть свой иврит «языком Бога». (Иврит уже как сотни лет был языком мёртвым, на нём никто не говорил, но по создании Израиля его гальванизировали). Столь же «адекватно» евреи-ашкенази именуют немецкий язык «испорченным идишем». Идиш, как известно, является – преимущественно уголовным – жаргоном, дефективным искажением немецкого. Как бы некий «пиджин-дойч». ▬
Из теории Геодакяна непреложно следует, что женщины идут в эволюции с некоторым отставанием от мужчин. И якобы доказательство этому найдено на территории Израиля. В пещерах горы Кармель обнаружены скелеты древних людей, причём все женщины — типичные неандерталки, без подбородка и с низким лбом, а все мужчины — кроманьонцы, то есть люди почти современного типа. Правда, учёные считают, что племя кроманьонцев захватило неандертальских женщин. Но Геодакян не согласен с этим: а куда, мол, они дели тех мужчин, и тем более — собственных женщин? Вопрос остаётся спорным.
Не будем уж говорить о вероятно вполне возможном большем числе «нерассудочных» поколений пра-человеческих самок, дабы не обидеть наших прекрасных дам или, ещё чего доброго, не вызвать зеленовато-коричневую алкогольно-никотино-мрихуановую пену негодования у ярых феминисток, в принципе, являющихся неким природным извращением, наряду с прочими человеческими уродствами.
Дело в том, что феминизм обрушивает романтический барьер недоступной таинственности и прекрасного отличия Женщины и страстного мужского желания постичь эту тайну, без нарушения имеющихся гендерных отличий. Такими же разрушителями этой необходимой гендерной преграды, диалектического единства и борьбы противоположных полов являются мужской гомосексуализм и женская проституция.
Даже маньяки-садисты, насилующие и убивающие женщин, хотя и заслуживают самой мучительной смертной казни, тем не менее они в этом плане являются как бы защитниками этого романтического барьера, своими окровавленными руками воздвигающими его на прежнее место, предельно грубо и жестоко напоминая нормальным людям о необходимости его существования, и своими преступлениями даже доказывая это.
Именно в этом «женском отставании» нужно усматривать возникновение гендерной (половой) «двойной морали». Поведение человеческих самцов, в какой-то период неожиданно овладевших рассудком, пусть пока ещё и слабым, стало пугать нерассудочных самок своей непонятностью. А тех, наоборот, стала раздражать их «животность», непонятливость. Так что приходилось, наверняка, их ловить, бить для большей податливости и овладевать ими силой. И это «брачное насилие» закрепилось во многих современных культурах и продолжалось аж до исторических времён. Подобное существует в виде т.н. «семейного насилия» и посейчас.
Правда, женщина уже не та, и часто выступает на равных. Так что получить нынешнему «отсталому» самцу сковородой по голове от сварливой феминизированной женщины ничего не стоит, так, пара пустяков.
Но в общем случае женщинам всегда приходилось и приходится всегда и во всём как бы догонять мужчин. В профессиях, в манерах, в одежде, во вредных привычках и опасных нравах. Они уже пьют, курят, матерятся, не блюдут честь, развратничают. Всё это — следствие более позднего «рассудочного женского старта» и более низкого интеллекта. Потому-то они (к счастью, не все) имеют тягу смыкаться с самыми интеллектуально сниженными, преступными и малокультурными слоями мужского контингента. Их можно видеть в притонах и на свалках, они проституируют, воруют, грабят, убивают, сидят на наркотиках и прочее непотребство. Сюда же следует отнести и хищных «охотниц за богачами» (за этими, как правило, преступными аморальными нуворишами), в России их кличка, ставшая нарицательной, — «рублёвские жёны» официально, а так, в народе — «рублёвские б..ди», «руб..ди».
Однако женщинам никогда уже не догнать мужчин. Феминистка — это патологическая нелепая карикатура, а сам феминизм — перманентная угроза гибели общества. Эмансипация женщин белой расы продемонстрировала это со всей своей страшной полнотой. Самостоятельность женщины, утрата ею патриархальных, домостроевских обычаев и навыков привела белую расу к деградации и вымиранию. Феминизм является ещё одним страшным оружием в кровавых лапах мирового сионизма. ■
….Совершенно очевидно, что каждый человек несёт в себе лишь половинку возможности мыслить, второго участника внутреннего диалога ему навязывают взрослые обучением речи, человеческим воспитанием. Этот навык возможно привить лишь в раннем детстве, до 5-летнего возраста. На это уходит 2-3 года: от рождения, точнее, «от позднего внутриутробного возраста» — до первого осмысленного слова.
При становлении же речевого взаимодействия у поздних палеоантропов (Troglodytes) этот «диалог» протекал более трагическим образом.
«То, что невозможно было для отдельного индивида (одновременная реакция на два противоположных стимула), стало возможным в отношениях между двумя индивидами, ибо второй субъект реагирует не прямо на эти стимулы, а посредством реакций первого, выражающих и несовместимость стимулов и одинаковость их действия. Для второго индивида это реагирование первого — внешняя картина, а не собственное внутреннее состояние. Он-то может совместить отдифференцированные в мозгу первого индивида звук и предметное действие, слово и вещь, и адресовать такой сдвоенный сигнал обратно первому (или кому-нибудь). И тот испытает ПОТРЯСЕНИЕ!»
Такое вот потрясение, видимо, и испытал однажды хищный палеоантроп–адельфофаг, когда на его приказ не двигаться, молодой «кормилец» неожиданно (абсурдно, «не по правилам», «не по понятиям») ответил чем-то типа передразнивания и, в свою очередь, гипнотически неодолимым страшным приказом. Тот же не ожидал ничего подобного и не успел оказать сопротивления. Так что «Знаковый бумеранг» вернулся к метнувшему и поразил его самого.
«В результате, парадоксальное, абсурдное свойство «и‑и» («и то‑и не то») становится высочайшей спецификой суггестии в своём окончательном виде. Полная зрелость суггестии отвечает завершению дивергенции человека с палеоантропами (троглодитами). К этому времени среди самих Homo sapiens уже распространилось взаимное обособление общностей по принципу «кодирования» своей общности от чужих побуждений, т.е. возникла самозащита «непониманием» от повелений и поведенческих норм, действительных лишь среди соседей».
Но «уйти чисто» из животного мира, совсем «не замазавшись», «человеку разумному» не удалось. В составе человечества остались прямые потомки тех самых первоубийц (предельно близких к биологическим палеоантропам — троглодитам), а также и потомки их подражателей — суггесторов-манипуляторов. В результате всех этих процессов антропогенеза (точнее, антропоморфоза) в неустойчивом, переходном мире становления раннего человечества образовалось весьма и весьма специфическое, очень недружественно настроенное по отношению друг к другу семейство рассудочных существ, состоящее из четырёх видов.
В дальнейшем эти виды всё более и более расходились по своим поведенческим характеристикам, т.е. дивергенция видов продолжилась, и длится она и по сей день. Эти виды имеют различную морфологию коры головного мозга. Два из них являются видами хищными, причём — с ориентацией на людей! Человечество, таким образом, представляет собой не единый вид, но уже — семейство, состоящее из четырёх видов, два из которых необходимо признать хищными, причём с ориентацией этой хищности (предельной агрессивности) на других людей, в том числе противоестественно и на представителей собственных же видов.
Хищность определяется здесь, как врождённое стремление к предельной или же чудовищно сублимированной агрессивности по отношению к другим человеческим существам. Именно эта противоестественная направленность (на всех подряд) и не позволила - из-за внешней неразличимости - образовать видовые ареалы проживания, а привела к возникновению трагического симбиоза, трансформировавшегося с течением времени в нынешнюю социальность.
Современные хищные гоминиды — это суперанималы (сверхживотные): предельно агрессивные потомки инициаторов адельфофагии; и суггесторы (псевдолюди): коварные, лицемерные приспособленцы.
Первый хищный вид, суперанималы — это человекообразные существа, предельно близкие к своему дорассудочному предшественнику, «зоологическому прототипу» — палеоантропу, подавлявшему с помощью интердикции волю сородичей и убивавшему их. Это мрачные злобные существа, зафиксированные в людской памяти с самых ранних времён, в частности, в дошедших до нас преданиях о злых колдунах-людоедах. Им действительно больше всего подходит название суперанималы (сверхживотные), как бы в некий дискуссионный противовес химерическому словосочетанию «супермен, сверхчеловек». В народе они имеют ещё более заслуженное «звание» — нелюди.
Второй хищный вид, суггесторы — это бессовестные субъекты, успешно имитирующие интердиктивные действия суперанималов, но сами всё же не способные противостоять психическому давлению последних. Суггесторы являются паразитами в отношении более сильных, а в отношении равных себе и слабейших они ведут себя как настоящие хищники (в биологии это — «лейкартовы паразиты»). Представители всех «элит» обществ ведут себя именно так. Таких хищных - злобных и/или коварных - индивидов насчитывается в среднем около 10%. Но в разных социумах и этносах их количество весьма различно. Проявления хищного поведения охватывают широкий диапазон — от морального издевательства до изуверских пыток и убийств. В коридорах власти это — «деспоты», «любители власти», «должностные садисты». Они проявляют себя уже в самом нежном детском возрасте. Это либо хитрые (лживые) дети, либо авторитарные (злобные).
Нехищные люди составляют подавляющее большинство человечества, они характеризуются врождённым неприятием насилия. Диффузный вид: конформные люди, легко поддающиеся внушению; и неоантропы: менее внушаемые люди, обладающие обострённой нравственностью.
